Стиха звучанье уносило вдаль...
- Подробности
- Автор: Елена Корджева
Впечатления о презентации книги Александра Сенкевича «В потайные дали».
10 февраля в помещении Союза писателей Латвии не то, что яблоку, горошине было негде упасть. Полный зал трепетно внимал льющимся со сцены стихам.
Вечер был посвящен памяти Иманта Аузиня – латвийского поэта, переводчика и литературного критика, обладателя латвийской литературной премии им. Вилиса Плудониса (1990) и премии Ояра Вациетиса (2007 год).
В этот вечер со сцены звучали его переводы полных очарования стихов Александра Сенкевича, как говорят маститые критики, последнего поэта серебряного века.
Вечер был построен совершенно необычно.
В знак уважения памяти Иманта Аузиня первыми со сцены звучали переводы стихов в исполнении актера Нового Рижского театра Вилиса Даудзиньша, и только потом публика имела возможность послушать и сравнить с переводом оригинал, виртуозно исполняемый самим автором.
Не обошлось и без курьезов. То артист честно признавался, что представления не имеет, как именно, с каким выражением задумывал данное стихотворение автор. То автор, скромно потупившись, объявлял, что имеет обыкновение время от времени переписывать стихотворение. И поэтому будет читать новую редакцию, отличающуюся от перевода.
Так что не только музыка стиха, но и легкая интрига, непрерывно держала внимание аудитории. Над залом витал дух высокой поэзии, сдобренной тонким флером эротики и щедро приправленный великим множеством метафор и аллегорий.
Ничто не заменит авторского исполнения стиха. Но мы попробуем передать читателям представление о поэзии Александра Сенкевича, приведя здесь с его разрешения стихотворение «Ностальгия»:
НОСТАЛЬГИЯ
З.С.
На дом этот тихий я был не в обиде,
в нём дни проводил, словно в ссылке Овидий.
А в памяти чуткой скользили, как тени,
бесстыдная страсть и любовь-наважденье.
И я вспоминал этой страсти начало:
как ты подо мной, словно чайка кричала.
Надорванный крик, мною загнанный в песни,
потом возвращался подобно болезни.
И Рижское взморье с отглаженным пляжем
навечно осталось в сознании нашем.
Ты обруч крутила на талии тонкой,
старушка гуляла с облезлой болонкой.
Шипела жаровня, там жарили что-то,
и взахлёб хохотали два идиота.
Тогда-то впервые подумал о смерти,
о бездне надзвёздной и хрупкости тверди,
о мире пустынном, бесплотном и странном,
сравнимом с густеющим утром туманом.
А дом выдвигался из дымки белесой,
и ты мне казалась бездомной принцессой.
В этом доме большом, несуразном и чинном
я часто сидел перед старым камином,
смотря, как огонь пробегал по поленьям…
И был благодарен счастливым мгновеньям.
Огонь, возбуждаясь, бледнел и терялся.
Тепло растекалось до самой террасы.
И я устремлялся за этим потоком,
опять возвращаясь к забытым истокам.
Но не было чуда такого в помине.
Горящие угли утихли в камине.
Превратились в золу, стали серою массой.
И вновь сквозняки завладели террасой.
1998
***
Par māju šo kluso nav paļas nevienas.
Kā Ovīdijs trimdā tur vadīju dienas.
Un jūtīgā miņā man vīda no jauna
gan apmāta mīla, gan kaisle bez kauna.
Es skatīju atkal, kā kaislei bij piedzimt:
gluži kā kaija zem manis tu kliedzi.
Šis vaidošais kliedziens, ko dziesmā es dzinu,
kā lēkme tas atgriezās, padarot slimu.
Un Jūrmala atkal ar pludmali gludo
no atmiņas dzēšama nebij, ne zuda.
Ap vidukli šmaugo tu grozīji stīpu,
bet vecīte vadāja sunīti – knīpu.
Tur čurkstēja ogles, kaut ko cepa un lēja,
vēl piedevām divi pusmuļķīši smēja.
Tad pirmoreiz domāt es sāku par nāvi,
par aizzvaigžņu dzelmi un to, kur pats stāvi,
par bezmiesas pasauli – tukšo un dīvo,
kas rada ar miglu no rīta blīvblīvo.
Bet iznira māja no bālganās miglas,
un bezmāju princese šķiti man bikla.
Šai lielajā mājā kā svinīgā riekšā
es domīgi sēdēju kamīna priekšā
un vēroju guni, kas pagalēs maldās,
un laimīgiem mirkļiem tiem sacīju paldies.
Te iedegās uguns, te sīka un zuda.
Jau siltums līdz attālai terasei plūda.
Un es līdzi siltajam plūdumam tiecos,
tad atkal pie tālajiem avotiem liecos.
Ne miņas vairs nebij no brīnuma visa.
Vien kamīnā plēnēja ogles un dzisa.
Par pelniem tās pārtapa, pelēku masu.
Un terasē sajutu caurvēju asu.
(перевод Иманта Аузиня)
Впечатлены были все присутствующие. В том числе и председатель Союза писателей Латвии Янис Юрканс, речь которого о сходстве и различии культур невозможно оставить без внимания: «Сегодня есть общая для каждого народа проблема, губительная для культуры - порча, примитивизация языка, утрата его глубины.
Поэт – это страж языка, а значит и страж культуры не только своей, но и общемировой. Он – хранитель языка, как богатства, принадлежащего не только народу-носителю, но и всему миру.
Наше богатство – в различии. Как песчинки и камушки на пляже, только выглядят одинаковыми, а на деле – только начни присматриваться – каждый особенный, как тучки на небе, то рассеиваются легкими облачками, то собираются в смерчи, это все – различия. Мы обогащаемся только за счет различий, и чем их больше, тем больше богатства.
А основнная цель переводчика – обогащать свой народ.
Если я читаю Лермонтова, в этот момент чувствую себя русским, если Шолом-Алейхема – евреем, Шекспира, беспорно, я - англичанин. Если я это чувствую, то я уважаю этот народ и горд тем, что этот народ обогащает меня. И честь и хвала переводчику, который помогает мне в этом».
